Андрей Колесников (Ассоциация интернета вещей): «Холодильнику не нужен мозг»

Раз в две недели интернет-предприниматели и руководители интернет-компаний заходят в гости на часовой разговор к Максиму Спиридонову, сооснователю и гендиректору образовательной компании « Нетология-групп». Так создаётся подкаст «Рунетология». «Секрет» публикует самые интересные выдержки из этих интервью.

Андрей Колесников считается одним из создателей Рунета. В 1995 году запустил первый в стране интернет-провайдер «Россия-Он-Лайн». С 2005 по 2015 год работал в Координационном центре национального домена Интернет в разных должностях, руководил им с 2009 года. В прошлом году возглавил Российскую ассоциации интернета вещей.

Аудиоверсию интервью с Андреем Колесниковым и другими гостями Спиридонова можно найти на сайте « Рунетологии».

— Как ты толкуешь термин «интернет вещей»?

— У Международного союза электросвязи своя трактовка, у Gartner, McKinsey и других «продавцов обещаний» — свои. Я считаю интернет вещей гибридом технологий и мозга, находящим воплощение в алгоритмах, устройствах и приложениях, которые помогают людям в их жизни. Для связи устройств с back-end и приложениями используют либо интернет-протоколы, либо их суррогаты. Отсюда «интернет» в названии. Раньше подобные механики назывались телеметрией, если они служили для измерения чего-либо. Но в случае с IoT (internet of things) есть не только измерения, но и сравнение определённых параметров и выполнение действий по алгоритму. Ответное устройство в нашем случае — хоть светофор, хоть коробочка для таблеток, которая сигнализирует, что пора принять лекарство.

— Действительно ли большинство предметов бытового обихода рано или поздно подключатся к пространству IoT?

— Я не приверженец «бытовой» модели. Основные деньги будут приходить не от домашних, медицинских или фитнес-гаджетов. Самые большие финансовые перспективы — в производстве, сельском хозяйстве, машинерии, логистике, городском управлении, энергетике.

— В интернете вещей важно «железо»: чипы, устройства, роботы. А в России их, считай, не выпускают.

— Это так. Конечно, существует категория устройств, которые можно отнести к интернету вещей, но которые в силу обстоятельств называли по-другому. Например, системы контроля периметра на критически важных объектах, штучно выпускаемые у нас. Я не сторонник импортозамещения в тех областях, где есть дешёвые зарубежные решения. Но если вдруг наши начнут штамповать такие контроллеры дешевле, чем в Китае, Тайване или США, то лучше брать их.

— Учитывая, что «железо» — не наша сильная сторона, возможно ли создание серьёзных стартапов в нише интернета вещей в России?

— Конечно. Вообще, IoT — не ниша и не вертикаль. Интернет вещей по определению горизонтален и способен объединять разные индустрии, не обязательно напрямую связанные с телекоммуникациями. Он не столько про технологии, сколько про то, как правильно использовать мозг. Одна питерская компания делает для РЖД проект, связанный с измерением состояния путей. Её ноу-хау — набор устройств с математической базой, который позволяет обойтись без дорогостоящих измерительных вагонов. Или вспомним московский «Стриж», он устанавливает бытовые счётчики, которые автоматически отправляют показатели потребления воды, газа, света. «Платон» — это тоже IoT в чистом виде. Кстати, сделан он неплохо.

— Согласно исследованию McKinsey 2015 года, через десять лет на бизнес, основанный на интернете вещей, будет приходиться 11% мирового ВВП. В России, по-твоему, его доля будет сопоставимой?

— Да. Потому что интернет вещей выгоден. В России — прежде всего с точки зрения инвестиционных издержек. Когда возникает вопрос, где взять деньги на внедрение технологий, надо включить голову и посмотреть, сколько ты тратишь сейчас и где расходы поддаются оптимизации: уменьшить воровство или улучшить логистическую цепочку. Кроме того, интернет вещей способен принести новые доходы и помочь с выходом на новые рынки.

У нас такие истории возможны, допустим, в агропромышленном комплексе: для повышения урожайности, для сокращения расходов. Сегодня у нас сельское хозяйство  приносит больше денег, чем продажа оружия, так что смысл в таких преобразованиях есть. Повсеместное внедрение IoT в нём — вопрос двух-трёх лет.

Зашевелилась энергетика. Ставишь эти технологии, внедряешь smart grid («умные» сети энергоснабжения. — Прим. «Секрета»), начинаешь всё мерить — и экономишь кучу средств. Хотя энергии у нас в стране генерируется больше, чем потребляется, прогресс здесь неизбежен. В транспорте соответствующие устройства и технологии укоренятся года за три: будет законодательное требование ставить в машины радиомаячки, передающие параметры твоего автомобиля в техсервис или страховую компанию. Вот в промышленности применения IoT у нас пока толком нет. Но это и прекрасно: есть куда расти.

— Насколько развит интернет вещей в России по общемировым меркам?

— Мы здорово отстаём от стран с развитой экономикой. Технологического отставания нет, запаздываем с внедрением. Между тем Москва с точки зрения интернета вещей ничуть не уступает главным мегаполисам мира, и у её департамента информационных технологий прекрасный план по развитию IoT. В ближайшее время удастся вывести Москву на уровень Сингапура и оставить другие столицы мира далеко позади.

— А почему у нас пока не происходит массового внедрения интернета вещей? Дело в косности и инертности руководителей промышленных предприятий?

— Думаю, они имеют дело с проблемами совершенно другого уровня и у них нет времени, чтобы спокойно подумать над выгодами от IoT. Зато я вижу, как интерес к интернету вещей возникает на уровне муниципалитетов. В том числе потому, что бюджеты у них схлопнулись, а выкручиваться как-то надо. Наша ассоциация станет эдаким проповедником, который будет всем рассказывать, почему IoT необходим: «Смотрите, как эффективно получается: здесь вы потратили 100 рублей, а будете тратить 80, тут заработали 1000 рублей, а заработаете 1100».

— Какие ещё задачи будет решать ассоциация, кроме просветительских?

— В первую очередь помогать запускать новые бизнесы. Как и сам интернет вещей, ассоциация получилась не вертикальной, не связанной с какой-либо индустрией. Состав крайне разношёрстный. Другая важная задача — налаживать коммуникацию. Все будут друг у друга подсматривать, заимствовать лучший опыт. Мы хотим сделать хороший набор кейсов, серьёзный пул технических решений, протоколов, стандартов. Их множество, но нет никакой унификации на уровне протоколов. Будем изучать вопрос и давать рекомендации членам ассоциации.

— Ты подразумеваешь стандарты российские или общемировые?

— Исключительно международные, которые обеспечивают совместимость между различными устройствами, облаками, back-end, форматами данных. Базовые стандарты будут общемировыми. Как построить интернет вещей в отдельно взятой стране, я не представляю.

— Налицо тренд на «огораживание», на цифровой суверенитет страны.

— Суверенитет в интернете вещей применим к критически важной инфраструктуре — к атомным станциям, МВД, ФСБ, военке. Там надо, чтобы всё было своё: протоколы, чипы, устройства, программы. В потребительской сфере это не нужно. Если ты часть мировой экономики, у тебя интерфейсы «торчат наружу»: в Китай, Тайвань, США. Чтобы всё построить самим и закрыться, в стране должно жить где-то 360 млн человек — по аналогии с Советским Союзом. У нас полного суверенитета никогда не будет. Это технически невозможно.

— Вернёмся к ассоциации. Кто её учредители и участники?

— У нас два учредителя: ФРИИ и МГТУ им. Баумана. Участников пока называть не стану. Сейчас у нас порядка 20 кандидатов в члены ассоциации. Например, точно вступят один крупный оператор связи и большая компания, которая разрабатывает программное обеспечение для операторов связи. У нас есть агрохолдинг и несколько молодых компаний, которые занимаются непосредственно технологиями, внедряют облака, строят инфраструктуру для того, чтобы IoT-устройства соединялись друг с другом. В организации будут и большие, и средние, и маленькие участники.

— Будете ли вы заниматься government relations и пытаться влиять на законодательство в вашей сфере?

— Обязательно. Нельзя не упомянуть дорожные карты для внедрения IoT в агропромышленный комплекс, которые разрабатывают по поручению Аркадия Дворковича в Минсельхозе, Минпромторге и Минкомсвязи. Первоочередной вопрос здесь — регуляция законодательства. В ЖКХ, телемедицине или энергетике, чтобы осуществлять автоматический сбор данных и управление коммунальными системами, тоже нужно править закон.

Пока у нас намечаются четыре рабочие группы. Одна займётся законодательством. Вторая — радиочастотами. Чтобы внедрять беспроводные технологии управления устройствами в IoT, мобильным операторам нужен диапазон ниже 1 ГГц — в районе 700 мГц. Это телевизионный диапазон, но жизненно необходимо отрезать от него хоть какую-то часть и отдать операторам связи. Нужно что-то сделать и с более высокими диапазонами, которые будут использоваться, например, в транспорте. Так, Германия предлагает на международной площадке диалог по поводу выделения двух надгигагерцовых диапазонов для съёма параметров с движущихся объектов, в том числе перемещающихся на высоких скоростях.

Третья группа займётся протоколами стандартов. Пока здесь зоопарк. Вот хочешь ты вложить $10 млн в какую-то технологию, но никто не гарантирует, что через три года она не загнётся. Надо мониторить изменения в части разработки международных стандартов, принимать в ней активное участие, продвигать свои интересы. Задача четвёртой группы — привлекать к работе образовательные ассоциации и научные организации. Я ездил на хакатон в МГТУ им. Баумана. Студенты представили 12 проектов по использованию интернета вещей. У ребят были действующие прототипы, всё работало. Это направление хочется продвигать.

— Ваше взаимодействие с государством будет отчасти работой над ошибками интернет-отрасли?

— У отрасли были каникулы, прежде чем государство спохватилось и стало что-то предпринимать. Интернет шёл в гору, потому что туда не лез регулятор. Теперь рост замедлился: пришло государство. Что ж, будем с ним работать.

Очень страшно, если государство примется регулировать большие данные. Потому что через четыре-пять лет основная ценность интернета вещей, с моей точки зрения, будет заключаться даже не в использовании самих технологий, а в возможности сравнивать огромные массивы данных для поиска неочевидных закономерностей. Оборот информации, особенно произведённой роботами и устройствами, крайне важен. Должен возникнуть рынок, на котором эти данные обращались бы, чтобы компании могли обмениваться ими, их сравнивать, искать паттерны, делать выводы.

— Каким ты видишь свой «образ победы» как руководитель ассоциации?

— Для меня главный KPI — удовлетворение членов ассоциации, то есть польза, получаемая ими. Решение их коммерческих и образовательных задач. Эта метрика легко вычисляется.

— Насколько большой проблемой для IoT является отсутствие долгоживущих источников питания?

— Чем больше «мозгов» в устройствах интернета вещей, тем короче срок жизни батарейки. Нет проблем с применением «мозгов» в троллейбусах, автобусах, трамваях, светофорах: там имеется постоянный источник питания. Но в случае с автономными устройствами — теми, что используются в полях, на охране какого-нибудь периметра, на метеостанциях в глуши, — ведётся борьба за уменьшение вычислительных возможностей. Чем тупее контроллер и чем проще решаемые им задачи, тем дольше протянет батарейка. Работа над созданием долгоживущих источников питания, в том числе миниатюрных, продолжится. Однако, на мой взгляд, бороться за жизнь батарейки будут, всё-таки уменьшая математическую нагрузку на устройство. Обработка данных будет происходить где-то в облаке, а дело датчика — сработать и передать какой-то параметр в очень маленьком пакете, с минимальным энергопотреблением. В ближайшие три-пять лет индустрия будет идти по такому пути.

— Какие из потребительских форм применения IoT, как тебе кажется, в ближайшие годы будут наиболее заметны и практически полезны?

— Развивается целая индустрия, связанная с фитнесом и здоровьем — всевозможные браслетики и датчики, которые вешают на человека. Но пока это хипстота чистой воды. Верхний сегмент рынка, где люди тратят деньги на баловство. Если появятся дешёвые устройства с той же функциональностью, будет обеспечена подлинная массовость. Существуют и вещи, приносящие зримую пользу — те же датчики протечки. Если такой будет стоить 100 рублей, ты будешь понимать, что с его помощью в случае чего — допустим, сломается на кухне стояк — избежишь огромных трат на ремонт.

Люди готовы платить за безопасность, если цена адекватна. Когда тебе нужен новый дверной замок, а тебе предлагают поддерживающий какую-то нотификацию и стоящий приблизительно столько же, сколько обычный, ты, вероятно, его купишь. Но подобные устройства будут не везде. Во время первого бума доткомов, когда и возник термин «интернет вещей», люди всерьёз говорили, что холодильники будут следить, какие продукты надо докупить. По-моему, это утопия и безумие. Люди как покупали еду в магазинах, так и будут. Сомневаюсь, что холодильнику необходимы «мозги». Разве что для подсчёта калорий.

— В какие сроки могут быть внедрены все эти датчики?

— Если примут соответствующие законы, всё сразу пойдёт в рост. Например, ты не сможешь получить заключение о готовности твоего дома и квартиры без маленьких помощников — датчиков пожара, утечек газа и т. д. Тогда это будет вопросом года-двух.

— А что будет в медицине?

— Внедрение технологий интернета вещей в медицине заметно увеличит средний срок жизни граждан России. Люди смогут работать дольше. Не «доживать», а активно трудиться на благо себе и близким. С моей точки зрения, это должно произойти в пределах десяти лет. IoT в сфере здравоохранения — золотое дно для страховых компаний. Они будут собирать те же деньги, но здоровье людей будет улучшаться и те будут меньше обращаться к врачам. Причём не обязательно делать выводы о состоянии здоровья людей и корректировать тарификацию непосредственно с помощью персональных данных. Достаточно работать с профайлами через механизм, который не позволит тебе вычислить конкретные личности. Такие технологии уже развиваются.